История болезни: 1) Падение золотого стандарта.

тык 1.

О, шестидесятые года двадцатого века… Золотое время, когда у власти стоял мой любимый Шарль Де Голль. Прекрасный человек, вы так не считаете? Именно в его правление Франция стала по-настоящему великой и самостоятельной державой, способной противостоять получившей значительную власть Америке. Хм, нет, «противостоять» - слишком грубое слово. Скорее показать не по годам развитому юнцу, что прогибать весь мир под себя, заливая песни соловьем – не лучшая идея. Все-таки, у власти стоят не глупые дети, а взрослые, расчетливые дяденьки, которые пришли к власти и удерживают свое положение явно не из-за красивых глаз.
Променять золото на доллар? Даже звучит абсурдно. Как какая-то бумажка, на печать которой уходит три цента, способна заменить собой с давних пор общепризнанный эквивалент золотого металла? Но нет, заменила же – Старый Свет на побегушках у Нового согласился дать доллару новые привилегии. Надо же было кому-то начинать возвращать все на свои места, не правда ли? И вот де Голль начал. Его резкие фразы, брошенные в адрес Америки и его нескромных аппетитов, всегда повергали меня в восторг. Я не против участия Джонса в мировой политике, но все же, нужно знать меру, а не покупать весь мир аля дорогую игрушку. В конце концов, для этого его зеленых бумажек просто не хватит – что стало весьма очевидно, когда мы с Шарлем прибыли в Форт-Нокс, требуя обменять, хм, если мне не изменяет память, 750 миллионов долларов на чистое золото. А металла-то в запасах не оказалось столько. И даже нажива Штатов во время Второй Мировой, когда все золото мира (почти 70% мирового золотого запаса) принадлежала Америке, не спасла позицию – если доллар мог обеспечить своей ценой золото, естественно, что накопленное утекало прямо у Альфреда из под носа. И все мыслимые-не мыслимые способы прекратить потерю, если и замедляли процесс, но точно уж не закрывали возникшую и растущую брешь. И когда другие страны так же заинтересовались обменом зелени на металл, ситуация для Штатов стала критической  - никогда не забуду перекошенное страхом и злостью лицо Джонсона и побледневшего рядом с ним Черчилля: Англия тоже принимал во всем этом участие, а вы что думали? Английские банки были основными обменными пунктами, так что долгие годы существовала весьма налаженная система англо-американских махинаций.
Ну, а что дальше?.. Дальше лишь мое наигранно-раскаявшееся «упс» на выходку президента, кризис системы фиксированных курсов и объявление Ричарда Никсона, что отныне золотое обеспечение доллара отменяется.

Должность: санитар.

Фобии: альгинофобия, атазагорафобйя.

Контактные данные: еврейские разведчики Англии в курсе.

Пробный пост:

special for England. Война за независимость Алжира.

Алжир? О да, Франциск хорошо помнил эту африканскую страну, восемь лет с чувством сосавшую из него кровушку, и война с которой, в принципе, являлась основной, если не главной, причиной падения Четвертой Республики. Тут же стоит отметить, что отношения тогда с арабами у Франции вообще были не самые радужные: кроме борьбы с Алжиром, подлила масла в огонь и неудачная попытка Тройственной агрессии.
Касательно конкретно алжирской войны – она была погрязнее вьетнамской. И подтверждалось это фактическими данными: по сравнению с Вьетнамом цифры в отчетах увеличились почти в четыре раза, причем, оное касалось не только количества жертв, но и расходов на военные действия. На фоне поднятия экономики и развития передовых отраслей промышленности, активной ориентации внешней политики на проамериканский блок, данный удар по бюджету не проходил бесследно. Французу совершенно не хотелось отдавать Алжир, свою достаточно ценную  колонию, но кровоточащая рана росла, в конечном счете принося убытков больше, чем возможной пользы.
А как хорошо в начале - еще во времена, когда Алжир только стал французской колонией, либеральное отношение к коренному населению позволило долго хранить мир, несмотря на очевиднейшее неравноправие. Впрочем, могли ли малограмотные алжирцы жаловаться на свою долю - со стороны Франции было сделано все возможное для создания приемлемых условий для жизни. И черт бы побрал тех умников, которые решили, что находиться под французским крылом ущербно. А до чего глупо вышло с флагом - демонстрация в Сетифе, где мелькнул красный полумесяц и звезды, и тысячи трупов, которые не успевали хоронить. И пусть конфликт был улажен, но далеко не забыт.
А напомнил он о себе через несколько лет, когда Франциск оказался окружен проблемами со всех сторон - оккупация, разруха, война в Индокитае, - именно тогда Алжир решил показать зубки.
Неплохо, весьма неплохо, достаточно быстро была преодолена разрозненность, и армия повстанцев набирала силу. Но в борьбе идеологий преимущество Франции было очевидно - психологическое воздействие и призыв к лояльности действовал на жителей более чем значительно. Даже дружественные группировки стравливали друг с другом, будто изголодавшихся по мясу псов. Кроме того, терроризм, пытки, партизанское движение – целый спектр приемов был открыт в своеобразной «охоте на людей» называемой лишь после 1999 года вместо «восстановления порядка» полноценной войной.
А с 1958 в дела Франциска в Северной Африке попытались влезть Артур и Альфред. Что ж, хорошая попытка, но Бонфуа предпочел «вежливо отказаться» от вмешательства больно пронырливого англичанина и его бывшего воспитанника,  хотя, чего греха таить, влияние последнего не было на взгляды Франции последним.
Последовавшие далее кризис и беспорядки, вызванные роспуском комитета министров, имели свои плюсы, а точнее, один и ключевой – Шарль де Голль вновь вернулся к власти. Объяснять радость Франции будет излишне: да и кроме личной симпатии от Бонфуа, де Голль получал свою порцию народной любви, таким образом вернув стране временное спокойствие. Почему временное? Проблема с Алжиром так и не была решена. И Франциск, не раз обсуждая ее лично с премьер-министром, с удивлением отмечал его пессимизм касательного данного вопроса – настолько въевшаяся в голову идея, что «Алжир – часть Франции» и просто так его не отдадут, медленно, но верно сходила на нет. Тогда же стало очевидным,  что военное столкновение непозволительно затянуто, и раз на протяжении нескольких лет не дало государству ничего существенного, то пора либо его сворачивать, либо кардинально менять тактику воздействия.
Основной проблемой тогда стали террористические группировки и партизанское движение. Де Голль пообещал разобраться с ней посредством крупного военного наступления, но, кроме того, в альтернативе, выдвинул предложение «о мире храбрых», надеясь использовать его, как мотивацию сложить оружие и завершить все мирным путем.
Обещанное премьер-министром наступление началось в 1959 году и стало окончательным переломом в ходе войны. Потери повстанцев были колоссальны, общее число жертв с их стороны превысило числа всех четырех лет. Фактически, именно тогда, не имевший больше сил к сопротивлению Алжир, окончательно пал к ногам Франции и был посажен на слабо натянутую и готовую выпасть из рук, но все же цепь.
Однако Бонфуа знал, что это еще не конец. Уже давно ему было известно, что де Голль собирался дать Алжиру свободу, не видя смысла останавливать естественный процесс деколонизации. Франциск не спорил, лишь готовился терпеть новый всплеск негодования той части французской стороны, кто поддерживал пребывание Алжира в качестве официальной территории Франции.
А негодовании это было, хотя и не такое колоссальное, как ожидалось: несколько раз на французского правителя совершались покушения, в Алжире прокатился ряд бунтов. Но решение уже было однозначным – остаточные мелкие стычки между армиями, слабые попытки устроить беспорядки потеряли смысл, когда больше половины участников референдума по вопросу предоставлению Алжиру независимости, проголосовали положительно.
После этого, пожалуй, самым неприятным моментом стала лишь процветавшая политика в Алжире «гроб или жизнь», подразумевающая, фактически, гонения европейцев с территории страны. Не сказать, что это особо улучшило без того колеблющие отношения хрупкого мира между Францией и Алжиром, но ставило последнюю точку в их противоречиях.
Хорошим или плохим было решение дать Алжиру свободу, Франциск вряд ли определил бы даже сейчас, и все же… Повторения тех практически восьми лет бесполезной резни француз желал бы меньше всего.